Устойчивость гибридных режимов – где Кощеева игла о предпосылках трансформации гибридного режима в полноценную демократию Всех интересуют прогнозы, но надо помнить, что торговля предсказаниями – низший сорт интеллектуальной деятельности. Дело науки –

Некоторые политологи, характеризуя современные недемократические режимы, предпочитают говорить о гибридных режимах, сочетающих в себе элементы как демократии, так и авторитаризма. Тем самым подчеркивается, что в современном мире осталось достаточно мало режимов, опирающихся исключительно на силу и авторитарные методы правления. Большинство недемократических режимов стремятся легитимизировать себя в глазах населения с помощью введения от дельных демократических процедур. При этом сами процедуры остаются под конт ролем правящих элит. К разновидностям гибридных режимов относятся дикто- кратия и демократура.
Диктократия возникает в случаях проведения либерализации без демократи зации. Это означает, что правящая элита соглашается на некоторые индивидуаль ные и гражданские права без подотчетности обществу. Такой режим отдает пред почтение политическому меньшинству, контролирующему значительную часть ресурсов, в ущерб политическому большинству. Такой режим сложился, напри мер, в Кении и Кот-д"Ивуаре, а также других африканских государствах.

Демократура же предполагает демократизацию без либерализации. Это озна-чает, что выборы (при условии, что они вообще проводятся), многопартийность и политическая конкуренция допускаются только в той мере, в какой они не угро жают власти правящей элиты. Фактически политическое участие большинства рассматривается как прямая демонстрация поддержки правящей элите. Примера ми этих режимов могут служить Сальвадор и Гватемала, где с середины 1980-х гг. выборы проводились с нарушением политических и гражданских прав.
Гибридным можно назвавать и режим делегативной демократии, описанный Г. О"Доннеллом. Делегативная демократия как политический режим полностью соответствует критериям полиархии, сформулированным Р. Далем. Однако в от личие от представительной демократии при указанном режиме электорату отво дится роль делегирования исполнительной власти прав и полномочий, ограни ченных лишь конституционным сроком ее полномочий и существующими отно шениями власти.

Лидер, добившийся победы на президентских выборах, получает власть для управления страной так, как он это считает нужным. Всенародно из бранный президент становится главным выразителем национальных интересов в том виде, как он их понимает.

45.Тоталитарные политические режимы: предпосылки возникновение и разновидности .

Тоталитаризм (от лат. totalitas – цельность, полнота) характеризуется стремлением государства к абсолютному контролю над всеми областями общественной жизни, полным подчинением человека политической власти и господствующей идеологии. Понятие «тоталитаризм» было введено в оборот идеологом итальянского фашизма Дж. Джентиле в начале ХХ в. В 1925 г. это слово впервые прозвучало в итальянском парламенте в выступлении лидера итальянского фашизма Б. Муссолини. С этого времени начинается становление тоталитарного режима в Италии, затем в СССР (в годы сталинизма) и в гитлеровской Германии (с 1933 г.).

В каждой из стран, где возникал и развивался тоталитарный режим, он имел свои особенности. Вместе с тем есть общие черты, характерные для всех форм тоталитаризма и отражающие его сущность. К ним относятся следующие:

однопартийность – массовая партия с жесткой полувоенной структурой, претендующая на полное подчинение своих членов символам веры и их выразителям – вождям, руководству в целом, срастается с государством и концентрирует в себе реальную власть в обществе;

недемократический способ организации партии – она строится вокруг лидера. Власть идет вниз – от лидера, а не вверх идеологизация всей жизни общества. Тоталитарный режим – это идеологический режим, где всегда есть своя «Библия». Идеология, которую определяет политический лидер, включает серию мифов (о руководящей роли рабочего класса, о превосходстве арийской расы и т.п.). Тоталитарное общество ведет широчайшую идеологическую обработку населения;монопольный контроль производства и экономики, а также всех других сфер жизни, включая образование, средства массовой информации и т.д.;террористический полицейский контроль. В связи с этим создаются концентрационные лагеря и гетто, где применяются тяжелый труд, пытки, происходят массовые убийства ни в чем не повинных людей. (Так, в СССР была создана целая сеть лагерей – ГУЛАГ. До 1941 г. в нее входило 53 лагеря, 425 исправительно-трудовых колоний и 50 лагерей для несовершеннолетних). С помощью силовых и карательных органов государство контролирует жизнь и поведение населения.

Во всем многообразии причин и условий появления тоталитарных политических режимов главную роль играет глубокая кризисная ситуация. В числе основных условий возникновения тоталитаризма многие исследователи называют вступление общества в индустриальную стадию развития, когда резко возрастают возможности СМИ, способствующих всеобщей идеологизации общества и установлению контроля над личностью. Индустриальная стадия развития способствовала появлению мировоззренческой предпосылки тоталитаризма, например, формированию коллективистского сознания, основанного на превосходстве коллективного над индивидуальным. Важную роль играли и политические условия, к которым относятся: появление новой массовой партии, резкое усиление роли государства, развитие разного рода тоталитарных движений. Тоталитарные режимы способны меняться, эволюционировать. Например, после смерти Сталина СССР изменился. Правление Н.С. Хрущева, Л.И. Брежнева – это так называемый посттоталитаризм – система, при которой тоталитаризм теряет часть своих элементов и как бы размывается, ослабляется. Итак, тоталитарный режим следует разделять на чисто тоталитарный и посттоталитарный.

В зависимости от господствующей идеологии тоталитаризм обычно подразделяют на коммунизм, фашизм и национал- социализм.

Коммунизм (социализм) в большей степени, чем другие разновидности тоталитаризма, выражает основные черты этого строя, поскольку предполагает абсолютную власть государства, полное устранение частной собственности и, следовательно, всякой автономии личности. Несмотря на преимущественно тоталитарные формы политической организации, социалистической системе присущи и гуманные политические цели. Так, например, в СССР резко повысился уровень образования народа, ему стали доступны достижения науки и культуры, была обеспечена социальная защищенность населения, развивалась экономика, космическая и военная промышленность и т.д., резко сократился уровень преступности. К тому же на протяжении десятилетий система почти не прибегала к массовым репрессиям.

Фашизм – правоэкстремистское политическое движение, возникшее в обстановке революционных процессов, охвативших страны Западной Европы после Первой мировой войны и победы революции в России. Впервые он был установлен в Италии в 1922 г. Итальянский фашизм стремился к возрождению величия Римской империи, к установлению порядка, твердой государственной власти. Фашизм претендует на восстановление или очищение «народной души», обеспечение коллективной идентичности на культурной или этнической почве. К концу 1930-х годов фашистские режимы утвердились в Италии, Германии, Португалии, Испании и ряде стран Восточной и Центральной Европы. При всех своих национальных особенностях фашизм везде был одинаков: он выражал интересы наиболее реакционных кругов капиталистического общества, оказывавших фашистским движениям финансовую и политическую поддержку, стремящихся использовать их для подавления революционных выступлений трудящихся масс, сохранения существующего строя и осуществления своих имперских амбиций на международной арене.

Третья разновидность тоталитаризма – национал-социализм. Как реальный политический и общественный строй он возник в Германии в 1933 г. Его цель – мировое господство арийской расы, а социальное предпочтение – германская нация. Если в коммунистических системах агрессивность направлена прежде всего против собственных граждан (классового врага), то в национал-социализме – против других народов.

И все же тоталитаризм – исторически обреченный строй. Это общество-самоед, не способное к эффективному созиданию, рачительному, инициативному хозяйствованию и существующее главным образом за счет богатых природных ресурсов, эксплуатации, ограничения потребления для большинства населения. Тоталитаризм – закрытое общество, не приспособленное к качественному обновлению, учету новых требований непрерывно изменяющегося мира.

46.Партийные системы: типология и анализ.

Политические партии возникают для представительства и попытки удовлетворения интересов различных социальных слоев. Количество партий в обществе отражает степень экономической, идеологической и другой неоднородности интересов. Чем выше степень неоднородности, тем больше число партий в политической системе общества.

В зависимости от положения политических партий в политической системе, а также характера взаимодействия между ними и «типажа» самих партий, в каждой стране складывается их особая конфигурация, т.е. партийная система.

Партийная система - это совокупность политических партий и взаимосвязей между ними.

Виды партийных систем:

§ однопартийные;

§ двухпартийные;

§ многопартийные.

Однопартийная система

Основополагающим признакомоднопартийной системы является монополия одной партии на власть. Подобные системы могут существовать при тоталитарных и авторитарных режимах. Однопартийные системы подразделяются па реально однопартийные, т. с. те, в которых существует и правит единственная партия, и формально многопартийные, где, несмотря на существование нескольких партий, власть контролируется партией-гегемоном. Подобная система существовала в странах Восточной Европы до 1989-1990 гг., а в настоящее время характерна для Китая, где наряду с правящей коммунистической партией действует еще восемь партий.

Двухпартийная система

Двухпартийная система характеризуется постоянной конкуренцией между двумя основными партиями. Остальные партии не имеют значительного политического веса. Подобная партийная система существует в США и Великобритании.

Многопартийная система

Многопартийная, система отличается политической конкуренцией нескольких партий. В зависимости от количества партий выделяются партийные системы умеренного (от трех до пяти) и крайнего (от шести и более) плюрализма, ни одна из них не может самостоятельно находиться у власти. В результате возникает необходимость организации коалиций как для формирования правительства, так и для внутрипарламентской работы. Многопартийные системы подразделяются на системы с доминирующей партией и без таковой.

В рамках многопартийной системы выделяют:

§ многопартийную систему без доминирующей партии . В такой системе ни одна из партий не имеет абсолютного большинства в парламенте и, следовательно, вынуждена при формировании правительства заключать союзы и соглашения с другими представленными в парламенте партиями;

§ многопартийную систему с доминирующей партией , которая характеризуется тем, что одна из партий лидирует на политической арене, располагая самостоятельно или в тесном союзе с другой партией абсолютным большинством мест в парламенте;

§ «блоковую» многопартийную систему , которая принимает форму резкой поляризации политических сил, группирующихся в периоды проведения избирательных компаний на два противостоящих друг другу блока. Функционирование этой системы во многом напоминает функционирование бипартизма.

В Скандинавских странах длительное время доминировали социалистические партии, в Италии - Христианско-демократическая партия, в Японии - Либерально-демократическая. Доминирующих партий нет в Швейцарии, Нидерландах, Финляндии.

В парламентских республиках партии, победившие на выборах в парламент, формируют правительство. Если не существует преобладающей партии, они вынуждены создавать коалиции для совместного формирования правительства.

47.Характеристика основных избирательных систем современности .

Основные типы избирательных систем. Различают два основных типа избирательных систем по порядку определения результатов голо­сования - пропорциональная и мажоритарная избирательные систе­мы. Пропорциональная избирательная система предполагает, что в соответствии с принципом пропорциональности депутатские мандаты распределяются в соответствии с количеством и долей голосов, подан­ных на выборах за список кандидатов данной партии или блока партий и иных объединений (избирательного блока). Понятно, что такая изби­рательная система в принципе достаточно справедлива, ибо позволяет, например, иметь своих представителей в парламенте тем малым парти­ям и частям общества, идущим за ними, которые собирают на выборах сравнительно небольшое число голосов. Она применяется в условиях создания многомандатных избирательных округов; при этом чем боль­ше по своим размерам такие округа, тем полнее реализуется принцип пропорциональности (идеальной здесь создается ситуация, когда вся страна (например, Израиль) представляет собой единый многомандат­ный избирательный округ). Но это последнее возможно лишь в неболь­ших по размеру государствах, да и то далеко не всегда. Вместе с тем такая избирательная система связана с возникновением немалых труд­ностей и проблем, особенно если в стране нет такой крупной и влия­тельной партии или блока партий, которые и при этой избирательной системе способны завоевать устойчивое абсолютное большинство го­лосов, что бывает в жизни наиболее часто. С одной стороны, в рамках пропорциональной избирательной системы избиратели голосуют не столько за конкретных кандидатов, сколько за партии, их блоки и в лучшем случае за нескольких их лидеров, которые обозначаются в бюл­летенях для голосования; а с другой - в результате выборов чаще всего образуется парламент, в котором ни одна партия не имеет абсолютного большинства, а наличие относительного большинства требует созда­ния межпартийных коалиций при создании правительства, что, естест­венно, может порождать его неустойчивость и недолговечность.

Мажоритарная (от франц. majorite - большинство) избиратель­ная система означает, что в соответствии с принципом большинства избранным считается только тот кандидат (при одномандатном округе) или ряд кандидатов (при многомандатном округе), которые представ­ляли избирательный список, получивший большинство голосов в дан­ном округе. Поскольку большинство может быть относительным, абсо­лютным и квалифицированным, в рамках мажоритарного типа избира­тельной системы различают такие три его разновидности, как мажори­тарные избирательные системы относительного, абсолютного и квалифицированного большинства в зависимости от того, требуется ли по закону для победы на выборах получение кандидатом (списком канди­датов) соответственно - либо больше, чем любой другой кандидат (список); либо хотя бы на один голос больше, чем половина всех голо­совавших (или зарегистрированных) избирателей, либо установлен­ный законом процент голосов, обычно более или менее существенно превышающий половину проголосовавших или зарегистрированных избирателей (например, несколько меньше или больше двух третей голосов).

Интервью политолога Екатерины Шульман, которая она дала публицисту Дмитрию Губину на портале РосБалт, вызвало бурную дискуссию, не исключая упреков его автору в защите современного российского режима. Д. Губин обозревает эту дискуссию в своем «Послесловии», размещенном на том же портале и в его «Живом журнале». А. А.

На снимке: Д. Губин

Режим будет трансформироваться - в первую очередь ради собственного выживания, считает политолог Екатерина Шульман.

Доцент Института общественных наук РАНХиГС Екатерина Шульман изучает гибридные режимы: внешне - демократические, внутренне - нет. Другие известные исследователи этой темы (например, Владимир Гельман или Сергей Гуриев) теперь работают за границей. Это хорошо иллюстрирует, как изменилось политическое устройство России: коммунистический режим своих исследователей за границу не выпускал. При этом граждане РФ свой государственный механизм представляют плохо - это как раз не изменилось.

- Знаете, Екатерина Михайловна, поскольку термин «гибридный режим» - новый, неустоявшийся… Употребляют и «частичная демократия», и «пустая демократия», и «иллиберальная демократия»… Предлагаю простую вещь. Я буду перечислять страны, а вы будете говорить - это гибридный режим или нет. Итак: Сингапур, Китай, Россия, Южная Корея…

Тогда уточнение. Любая научная классификация условна. Разложить страны по корзинкам - означает упростить ситуацию. Но без классификации наука жить не может. Научный консенсус сегодня в том, что входным билетом в волшебный клуб стран-гибридов являются многопартийность и регулярные выборы. Как бы ни был авторитарен режим, если есть хотя бы две партии, и они могут принимать участие в выборах, которые проходят в определенные законом сроки, - страна уже не считается классической автократией, диктатурой или тиранией.

Поэтому Китай, где всего одна партия, не является гибридом или «конкурентным авторитаризмом» - это еще один термин, придуманный Стивеном Левицки и Люканом Вэем, написавшими книгу Competitive Authoritarianism: Hybrid Regimes after the Cold War. Кстати, ее обложка украшена изображением российского милиционера, который бьет демонстранта…

Образцовыми гибридами считаются Россия и Венесуэла.

А вот Сингапур - это не гибрид, а гораздо более откровенная автократическая система с фактической однопартийностью. И Южная Корея не подходит, потому что там есть и выборы, и многопартийность, и конкурентные СМИ носят не имитационный, а институциональный характер.

Но я еще раз подчеркну: мы не можем, как биологи, строго проводить границы видов. При этом мы должны заниматься классификацией, выявляя различия и сходства между политическими режимами. А теперь давайте продолжим ваш список…

- Казахстан, Киргизия?..

Да, да! Это гибриды. Есть различные партии, некоторая выборность… Правда, последние события в Казахстане и попытки перейти к «вечному правлению» ставят страну на грань с автократией. Но пока еще - гибриды.

- Беларусь?

Нет. Там нет регулярных выборов и многопартийность практически ликвидирована.

- Турция?

Да, гибрид, без сомнения.

- Таджикистан и Туркмения?

Нет, чистые автократии.

- Иран и Ирак?

Ирак - это failed state, распавшееся государство. А Иран иногда называют теократической демократией - это не гибрид, там не изображают западные демократические институты, там нет выборной ротации. Но если власть в Иране будет переходить от разнообразных стражей революции и религиозных деятелей к выборным органам, это будет движение в сторону гибридности.

- И, наконец, Украина.

Украина - это так называемая анократия, или слабое государство. Украина не похожа на Россию вообще ничем, она выбивается из постсоветской государственной матрицы. Но слабое государство - это перекресток больших возможностей. Украину может понести как в сторону failed state, так и в сторону демократии. Пока это политическая система со слабо выраженным государственным центром, у гибридов сила государственных аппаратов обычно выше.

- Когда-то, заинтересовавшись фашистскими режимами ХХ века, я обратил внимание, что они возникали только там, где перед этим рухнула монархия. Можно предположить, что фашизм - это такая болезнь перехода от монархии к демократии, строй, когда лидер пытается, по образцу монархии, закрепиться у власти навечно. А поскольку он не монарх, то использует другой инструментарий - например, поощряет худшие инстинкты людей. Это не очень годится как научное определение, но, думаю, понятно. Можно ли аналогичным образом описать появление гибридных режимов, которые, как и фашизм в 1930-х годах, сегодня буквально всюду?

Макс Вебер выделял три основания, по которым власть признается легитимной со стороны управляемых масс: традиционное монархическое основание, харизматическое революционное и процедурное. Монархический тип легитимации основан на традиции и признании священной воли Божьей. Харизматическая легитимация характерна для революционных лидеров: я правлю, потому что я великий вождь и учитель, меня волна революции вынесла! Нетрудно заметить, что харизматический тип является плодом распада религиозного сознания. То есть в Бога мы уже не верим, но еще готовы верить в сверхчеловека. В Гитлера, в Ленина, в Муссолини: «Сей муж судьбы, сей странник бранный, пред кем унизились цари». Это действительно переходная модель на пути распада религиозного сознания как массового явления. В этом смысле появление гибридных режимов является плодом следующего перехода…

- К процедурному типу легитимации.

Да. Процедурный тип называется правовым - это красивый термин. Или бюрократическим - это менее красивый термин. «Я правлю, потому что я прошел определенную процедуру». Грубо говоря, собрал документы, произвел описанные в законе манипуляции - вот поэтому я руководитель на тот срок, который в законе прописан. Поскольку в Бога и героев мы больше не верим, то начинаем верить в закон и процедуры. И сейчас большинство населения Земли живет не при демократиях и не при тоталитарных моделях, которые почти сошли с исторической сцены, а при гибридном правлении. Просто если раньше фашизоидный лидер изображал монарха, насколько хватало доверчивости у народа, то сейчас гибриды изображают демократии. Потому что это необходимо, чтобы быть легитимным в современном мире.

- Чем принципиально режим Владимира Путина отличается от режима Иосифа Сталина?

Да абсолютно всем! Сходства вообще ни в чем не наблюдается, кроме попыток пропаганды сымитировать нечто такое, что отвечает, как им кажется, ностальгическому запросу общества. Хотя этот самый ностальгический запрос они же обществу и навязывают.

Но экономическая модель - принципиально другая. Структура общества - тоже. Демографическая пирамида выглядит совершенно иначе. Кадровый механизм, построение властных органов, - совсем все другое! Попытки провести параллели всегда кажутся мне очень дурным способом научного анализа. То сходство, которое вы замечаете, в основном поверхностное, а самое главное вы упускаете, поскольку самое главное - не сходства, а различия. Я против проведения исторических параллелей - они уводят в сторону.

- Но сейчас пишут многие, от Белковского до Павловского, что Путин все главные кадровые решения стал принимать единолично, отказавшись от коллегиальности. То есть случился откат от Брежнева к Сталину.

Я считаю, что это абсолютно неверное мнение. Оно не основано ни на чем, кроме стремления комментаторов поспекулировать на общественных страхах, а особенно на страхах образованного сословия, которому палец покажи - оно видит Сталина. Эти страхи культивируются и официальной пропагандой: просто то, что широким массам продается в виде сентиментальной сказки, интеллигенции продают в виде пугала. Соответственно, обе аудитории довольны, каждая по-своему.

Что происходит на самом деле? Мы действительно видим осень, ну, или зрелость нашего гибридного режима. По статистике, средний срок жизни персоналистских автократий (а, скажем, исследователь Барбара Геддес классифицирует Россию именно как personalist autocracy) - 15 лет. Потом у них наступает период трансформации, и чаще всего не в сторону единоличного правления.

Наше 15-летие случилось в 2014 году. После этого с режимом действительно стали происходить всякие интересные вещи, за которыми вся мировая политическая наука с большим вниманием следит. Мы видим ухудшение экономической ситуации и сокращение той ренты, раздачей которой режим жил. Основа политического режима такого типа - это покупка лояльности масс и элит. Рента сжимается и, соответственно, системе нужно менять свой способ бытования. А она не хочет меняться.

Но в чем благословение гибридности? Она более гибка и адаптивна, чем автократия. Гибрид, как гусеница, может переползти тот порог, о который разбиваются автократии, - в силу того, что он такой мягкий, неопределенный, кольчатый и может имитировать практически любую форму. И вместо того, чтобы за кадровыми решениями Путина видеть сталинизм, разумнее увидеть за этим попытку системы избавиться от плохих управленцев, на которых нет больше денег. Их нужно заменить теми, кто, как кажется системе, дешевле и эффективнее. И это не воля какого-то конкретного человека. У системы есть свой коллективный разум: она хочет сохраниться. А поскольку это все-таки не демократия, и у нее нет ни нормальной ротации, ни кадровых лифтов, то новых управленцев она берет неподалеку.

Это не Сталин, который, когда занимался кадровыми перестановками, сопровождал это кровавой мясорубкой, да еще подводил под это публично декларируемую идеологическую платформу. А у нас даже кампания по борьбе с коррупцией толком не заявлена, все какие-то единичные случаи… То один губернатор вроде нехороший, то другой. А вот министр обороны вроде тоже был нехороший, но потом для него все кончилось благополучно. Это не диктатор железной рукой проводит свою политику. Это, цитируя Гоббса, «война всех против всех» в самом классическом виде: грызня кланов. И у верховного правителя задача одна - поддерживать баланс столько, сколько хватит сил.

Есть, кстати, большая полемика в западной политической науке - правильно ли мы делаем, что навязываем демократические институты странам третьего мира, не продлеваем ли мы этим жизнь их автократам? Потому что будь они чистыми автократами, которые врагов зашивают в мешок и кидают в Босфор, они бы уже пали жертвой восстания и переворота.

Мое мнение - печалиться не о чем. Может, коллективный Запад и продлевает жизнь автократам, но он делает их куда менее кровожадными и опасными для их собственных народов.

- Идеологическая пустота - насколько она характерна для всех гибридов? Или это только в России так сложилось? И может ли у нас идеология появиться в виде «национальной идеи»?

И «так сложилось», и объективная необходимость. Поскольку цель гибридного режима - не завоевание мира, а всего лишь собственное выживание, то он не может позволить себе путы идеологии. Режим должен быть свободен и говорить нечто невнятное, чтобы в любой момент отползти назад или прыгнуть чуть вперед с целью самосохранения.

Посмотрите, например, на Турцию. Какая там идеология? Вроде бы, кемалистская, то есть светское государство. А вроде бы - и немножко исламистская. А была совсем исламистская, когда дружили с Гюленом, а потом с Гюленом разругались, но об исламе продолжили говорить… Поскольку простому народу это нравится, то надо быть толерантнее к религиозным общинам, - не так, как при Ататюрке… Но при этом пользоваться языком демократии, когда надо бороться с военным переворотом и собрать массовый митинг… Вот что такое прекрасная гибкость гибридов!

А то, что у нас постоянно возникают разговоры о необходимости сформулировать национальную идеологию, не означает, что мы к ней приблизились. В 2014 году, максимально турбулентном, у нас произошло максимальное приближение к официально декларируемой идеологической доктрине. Это была доктрина Русского мира и какого-то такого православного имперства. Но как только это стало влиять на действия власти (ведь если мы - православные имперцы, то мы должны присоединить к России Донбасс), данное направление было закрыто. Даже терминология исчезла.

Почему? Именно потому, что если ты исповедуешь некую идеологию, то она запрещает тебе делать ряд вещей (например, есть свинину и работать по пятницам), и она предписывает тебе делать ряд вещей (скажем, молиться пять раз в день). Если ты исповедуешь доктрину толерантности, прав человека, демократии, свободного рынка, то ты тоже обязан делать определенные вещи, а если делаешь противоположные вещи, например, поддерживаешь близкие отношения с теократическим авторитарным режимом, таким, как Саудовская Аравия, то в тебя начинают тыкать палкой и говорить: «Как же так, вы за права женщин и меньшинств, при этом ваши лучшие друзья в регионе - это те, кто побивает камнями за супружескую измену?!» Это тоже идеологическое ограничение! А гибриды стремятся к свободе от ограничений.

- Возможно ли перерождение гибридного режима в чистую автократию?

Если обратиться к Левицки и Вэю, то есть три фактора, которые направляют гибридные режимы на ту или иную дорогу. Первый - это leverage, т. е. влияние, которое оказывает на страну ее ближайший крупный торговый и финансовый партнер. Если этот партнер - демократия, то, соответственно, режим будет демократизироваться, а если диктатура, то он должен либо тоже стать диктатурой, либо развалиться, стать failed state. Второй фактор - это linkage, то есть вовлеченность. Это то, насколько режим изолирован - или, наоборот, втянут в отношения со всем остальным миром. И третий - это внутренняя организационная структура. Это то, насколько режим строит у себя демократические институты, даже если они не совсем работают. Чем больше он их построил - тем больше шансов демократизироваться. И это то, насколько у него эффективный правоохранительный и репрессивный аппараты. Они будут гнуть режим в авторитарном направлении.

На практике довольно мало случаев, когда гибрид преобразуется в тиранию. Лично я такое пока вижу только в Белоруссии. Но в основном не для того гибриды становятся гибридами, чтобы обменять это счастливое существование на тоталитарную крепость. Потому что они для того все имитируют, чтобы ездить в развитые страны, чтобы торговать и получать товары… Они не хотят обратно. Они чувствуют угрозу. А концентрация власти, при всей ее соблазнительности, ведет к тому, что ты становишься легкой жертвой либо переворота, либо массовых волнений. После чего наступает этап failed state, но это уже другая история.

Посмотрите на Турцию, переживающую сильную турбулентность. У нас ждут, что она превратится в диктатуру Эрдогана. А я думаю, что этого не будет. Есть ряд научных работ о том, как перевороты (в том числе неудачные) приводят, как ни парадоксально, к последующей демократизации режима. Потому что тот, кому они угрожают, чтобы удержаться у власти, вынужден опираться на какие-то другие кланы и страты, нежели те, которые взбунтовались против него. То есть он так или иначе вынужден делиться с кем-то властью. Этот конкурентный авторитаризм может пульсировать. Он может подмораживаться, а потом демократизироваться, но сохранять при этом свои базовые свойства: имитационность демократических процедур, отсутствие истинной концентрации власти, экономических ресурсов и отсутствие серьезной машины репрессий.

- Значит ли это, что репрессии - на уровне Брежнева, а не Сталина - более невозможны?

Реалии делают их ненужными. Чтобы запугать общество, достаточно одного показательного процесса, который покажут все телеканалы и про который напишут все СМИ и социальные сети. Кроме того, промежуточные автократии, в отличие от тоталитарных структур прошлого, не стремятся удержать недовольных граждан - они никогда не ограничивают выезд за границу. Они запугивают ту часть общества, которой одновременно говорят: «А, валите! Без вас будет спокойнее!» В Турции то же самое происходит…

- Ну да, нобелевский лауреат Орхан Памук уехал в Америку…

Совершенно верно. Это же достаточно свободная экономика. Значит, деньги можно удаленно зарабатывать. А раз так, то зачем жить в неуютной стране, где происходят неприятные вещи? Вот почему нынешние режимы не устраивают у себя кровавую баню. Слава богу - и это вообще показатель политического прогресса. В мире уровень насилия, как известно, вообще снижается…

- Про снижение насилия в мире пишет Стивен Пинкер в The Better Angels of our Nature, у нас на том же настаивает Акоп Назаретян, автор теории техно-гуманитарного баланса…

Да. И все то, чему мы сейчас ужасаемся, те же события в Сирии, в терминах Второй мировой войны - просто день, когда ничего не случилось. Но поскольку благодаря «Ютьюбу» и телевизору мы все это видим крупным планом, то нам оно ужасающе наглядно представляется…

А с точки зрения насилия гораздо большую опасность представляют как раз failed states. Посмотрим на распад Югославии, на ту же Сирию, на агонию в тех африканских странах, где распад начинается… И посмотрим, что сейчас будет в Венесуэле: с точки зрения ученого, это очень интересно. Венесуэла приближается к порогу failed state. Я надеюсь, что окружение из стран более, скажем так, удачливых, чем она сама, и нахождение в зоне интересов Соединенных Штатов спасет ее от большой беды.

- Угроза failed state реальна для России?

Пока нет. Венесуэлу связывала как раз некоторая идеологичность. Там была идея Симона Боливара, идея народного социализма - соответственно, венесуэльцы были вынуждены проводить определенную политику, которая привела их к сегодняшнему результату. Ограничивать конкуренцию, цены, раздавать гражданам деньги и товары, бороться со спекуляцией… Вот эта страшная левизна - в благословенном климате, в невоюющей стране - привела к тому, что Венесуэла ухитрилась устроить у себя голод. Ни климат, ни ресурсы не имеют такого значения, как политические институты. Они способны устроить рай и ад в любой точке Земли.

Так вот: нам failed state не грозит, потому что у нас более многоукладная экономика, корыстная правящая элита, которая не хочет никаких ограничений, - соответственно, я не вижу причин для венесуэльского сценария.

- В чем страновая специфика России?

Если мы посмотрим на списки гибридов, которые все исследователи составляют, - у Левицки и Вэя их 35, у Барбары Геддес 128, у кого-то их вообще под 150, - возникает ощущение, что значение для таких стран имеет только одна вещь. Если они расположены в Латинской Америке или Восточной Европе, то будут демократизироваться. А если в Африке или на постсоветском пространстве - то, скорее всего, стагнировать и разваливаться.

Проблема России в том, что она сама себе является значимым партнером. Она настолько велика, что влияет на пространство вокруг себя - и одновременно подвержена ему же. Как Китай. В политологии недемократическая страна, которая вовлекает в свою орбиту другие страны, толкая их по авторитарному пути, называется «черным рыцарем». Так вот, Россия - сама себе «черный рыцарь». И это одна из ее особенностей. Мы как бы и сами трансформируемся, и на других желаем влиять - и влияем.

У нас есть все предпосылки для демократического развития. Костяк нашей конституционной системы, несмотря на изменения последних лет, достаточно здоровый. У нас есть институты, подобные институтам развитых стран, и не все из них являются декорацией. У нас в основном городское население. У нас отсутствует так называемый демографический навес - большая молодежная страта, которая ассоциируется в демографии с высоким уровнем насилия. У нас основная страта - это возраст 40+. Что говорит в пользу мирной жизни и поступательного развития. Но, правда, это же не дает нам сильно прогрессировать и модернизироваться.

Впрочем, я не уверена, что мы хотим прогрессировать скачками. Надо помнить, что тоталитарные модели часто именно прогрессистские и модернизационные. Они тащат всех силком в светлое будущее. Уникальность нашей ситуации в том, что, кажется, руку протяни - и дотянешься до здорового развития. Что буквально полтора оборота недокрученных остается в системе, чтобы стать если не сияющим градом на холме, то вполне работающей административной машиной. Но этих полутора оборотов каждый раз и не хватает.

Я думаю, что Россия будет эволюционировать как под влиянием общественного запроса, так и под давлением обстоятельств. Те административные телодвижения, которые мы наблюдаем, - это тоже ответ на давление. Система отвечает, как может. И с коррупцией пытается как-то бороться. И заменять управленцев. И по одежке протягивать ножки, потому что денег стало меньше. Система чувствует леденящее дыхание кризиса и реальности.

- Как гибридные режимы решают проблему передачи власти?

Это их роковая проблема, Кощеева игла. Все их сложности концентрируются вокруг этого. Нет у гибридов легального механизма передачи власти! Если бы он был, они были бы демократиями. Они решают эту проблему кто во что горазд. Наиболее находчивые - те, где имеются доминирующие партии. Например, Мексика. Правящая партия выигрывает выборы раз за разом, а внутри выращивает свою элиту и передает постепенно власть новым поколениям функционеров, прошедших, тем не менее, некоторую выборную тренировку. Это немножко вариант КПСС, но без фанатизма. При этом другие партии тоже существуют, и они какие-то доли тоже могут выигрывать. Этот партийный механизм позволяет режиму сохраняться практически бесконечно, и если есть секрет долголетия, то он в этом.

Наиболее ломкие из режимов - персоналистские. Они концентрируют власть в руках одного человека и его ближайшего окружения, а дальше начинаются мучения: наследник, преемник… Дети есть - детей нет… А преемника нельзя предъявлять слишком рано, чтобы его не сожрали другие, надо сохранять интригу. А пока ты ее сохраняешь, уставшие ждать элиты могут тебя самого стукнуть по лбу табакеркой… Это придает гибридам неустойчивость, которой они всеми силами стремятся избежать, но неизбежно именно к ней приходят.

- Является ли врожденным свойством гибридных режимов заигрывание с религией? Эдакая клерикальная конкиста?

Хороший вопрос! Это общемировая тенденция - такая легкая контрреформация после эпохи Просвещения, эпохи культа науки… Но, может быть, причина немножко в другом, если говорить о гибридах. Их уязвимое место - это действительно сомнительная легитимность. Они стремятся к легитимности процедурного типа, о чем мы уже говорили, но до конца не могут ее достигнуть, потому что выборы у них обычно фальсифицируются, пресса несвободна, открытой политической дискуссии не существует. Поэтому они всегда чувствуют, что сидят немного не по правде. И они стараются добирать эту недостающую легитимность другими инструментами.

Например, лидеры стараются изобразить из себя харизматиков. Вот покойный Чавес этим занимался. У нашего лидера это тоже немножко присутствует. «Да, выборы у меня странноватые, зато я, как гоголевский городничий говорил, в церковь хожу каждое воскресенье. Зато я наследник традиций!» В этом есть, конечно, элемент имитации, но это и попытка дополнить свою недостаточную легитимность.

- Как гибридные государства реагируют на постиндустриальную эру, на переход к экономике человеческого капитала?

Понимаете, теория гибридных режимов говорит о политической структуре, не об экономической. Все гибриды предполагают рыночную экономику. Она может быть сильно огосударствлена, она может несправедливым образом раздаваться друзьям правителя, - но тем не менее там нет полного монополизма и полного огосударствления. Ни в одной из этих стран нет экономики советского типа. Соответственно, возможности для адаптации у них есть и в экономической сфере тоже. Но поскольку они боятся будущего и очень хотят остановить время (а еще лучше - чуть-чуть повернуть его назад), то им легче отстать. Особенно на этом повороте, который, похоже, сейчас делает человечество. Они стремятся контролировать конкуренцию и публичный дискурс, они не доверяют креативному классу, они предпочитают опираться на более отсталые и менее образованные слои. Кроме того, они все верят в игру с нулевой суммой…

- То есть не верят в общий выигрыш…

Да, не верят в win-win, в кооперацию - и они молятся на ресурсы. Все это готовит их на роль идеальной жертвы XXI века. Это не воображаемые опасения по поводу появления нового Сталина - меня раздражают эти разговоры, потому что они уводят от реальной угрозы. Наша реальная угроза - это стагнация и отставание. Реальная угроза - что нам в будущем достанется жалкое место, потому что даже привычная роль поставщика ресурсов опустится еще на пару позиций. Поскольку ресурсы уже не будут в такой степени нужны. И чем ловить Сталина под кроватью, лучше об этом задуматься. Хотя как об этом задумываться, если система вообще не настроена на то, чтобы говорить о будущем!

- И в завершение: какие варианты есть внутри этой системы у тех, кто думает?

Хорошая новость - гибриды не самоизолируются, не закрывают границы, так что уехать всегда можно. Еще одна хорошая новость - что мир стал единым и прозрачным, поэтому отъезд не имеет того рокового смысла, какой имела эмиграция в 1970-е или 1980-е. Как уехал, так и приехал. И как только трещины по льду пойдут, уехавшие вернутся обратно. Это не относится, вероятно, к генетикам и музыкантам - это скорее относится к людям, которые уехали по социальным и политическим причинам и имеют публичные амбиции. Их вообще полноценными эмигрантами назвать трудно.

Если же вы остаетесь, то надо понимать, что если лично по вам репрессии ударили, то вам не легче оттого, что они не массовы. Совет не участвовать в политической жизни, а изучать, скажем, санскрит, мне не представляется разумным. Во-первых, если вы так будете себя вести, то непонятно, почему вы не уезжаете в страну, где говорят на санскрите. Во-вторых, это не даст никаких преимуществ в момент трансформации режима. А моменты такие, как показывают научные данные, наступают.

Я бы посоветовала держаться в рамках закона. Это довольно трудно, потому что правовая база гибридных режимов обычно нестабильна, они любят менять законы и переписывать их под себя. Но я бы не советовала никому действовать революционными методами, уходить в подполье и создавать боевые организации. Вы сделаете себя уязвимым, а толку не добьетесь. Пользуйтесь преимуществами гибридов! Это преимущество в том, что они много что вынуждены имитировать. Они держатся за бумажку - и вы за бумажку. Они говорят: «Идите в суд!» - и вы идите в суд.

К тому же гибриды, в отличие от тоталитарных режимов, не уничтожают всякую гражданскую активность. Пользуйтесь этим, объединяйтесь друг с другом, участвуйте в деятельности общественных организаций. Да, борьба с НКО под видом борьбы с иностранными агентами - это такая привычная вещь. За последние 10 лет десятки режимов нашего типа приняли у себя подобное законодательство. Они все боятся гражданской кооперации, но совсем уничтожить они ее не могут. Они сами ее имитируют, создают то, что называется GONGO - Government-organized non-governmental organizations, «организованные государством негосударственные организации». Совсем ее убить у них нет ни возможностей, ни желания. Пользуйтесь этим! Совместная деятельность дает огромные силы.

На самом деле любая проблема в противодействии с государственной машиной решается при помощи трех ключей: организация, публичность и юридическая помощь. Если вы связаны с другими людьми, которые хотят того же, что и вы, и готовы действовать, если у вас есть выходы на СМИ (а в эпоху социальных сетей каждый сам себе СМИ), и если вы юрист или у вас есть возможность получить юридическую помощь, а ее тоже дают разные НКО, - то вы можете отстаивать свои права и интересы. Мировой опыт показывает, что это вполне реальные вещи.

Беседовал Дмитрий Губин

Из «Живого журнала» Дмитрия Губина

Этот текст, как и предшествующее ему интервью с Екатериной Шульман , был опубликован на Rosbalt.ru , - на сайте только попросили изменить название да убрали несколько последних фраз. Если кому уже надоело про гибридные режимы слушать, - текст не о "гибридах". Но "гибриды" вызвали такую бурную реакцию потому, что эта теория обладает очень недурной объяснительной и, возможно, столь же недурной предсказательной силой.

ГИБРИДНЫЕ РЕЖИМЫ И ЗАЩИТНИКИ РЕЖИМА

Кажется, мне удалось взять хорошее интервью у политолога Екатерины Шульман о гибридных режимах. За несколько дней его прочитало только на «Росбалте» около ста тысяч человек, интервью обсуждают, с Шульман спорят на «Эхе», «Медузе», «Свободе», «Кольте» - не говоря о фейсбуке.

Спорят жарко. Шульман, напомню, утверждает, что Россия – одна из многих стран, где сложились так называемые hybrid regimes, гибридные режимы, сменившие прежние автократии. Это политические устройства, в которых существуют несколько партий и проводятся формально свободные выборы, однако почти все демократические институты – имитационные. такие «потемкинские» демократии, прикрывающие авторитарное правление, которое, однако, тоже «потемкинское». Например, репрессии в таких режимах тоже по большей части имитационные: не чтобы физически уничтожить противника, а чтобы нагнать страха в ряды.
Эти режимы живут по законам, отличным и от демократий, и от диктатур: Путин, например, никакой не Сталин. Массовых репрессий он устраивать не будет и даже железный занавес не опустит: «гибридам» как раз выгодно, чтобы несогласные уезжали. А еще «гибриды» претерпевают, причем по сходным законам, кризисы и трансформации. И с точки зрения этих законов, в среднесрочной перспективе шансы России на демократизацию велики (хотя сейчас гайки только закручиваются).
После публикации многие возмущенно заявили, что Шульман играет на руку режиму: пририсовывает антигуманной автократии человеческое лицо (получается, в российской власти нет ничего страшного, раз такая же сегодня в большинстве стран). А многие сказали, что теория гибридных режимов – это туфта, что нет «гибридов», а есть мерзкий антидемократический строй. Очень много известных людей, включая моих знакомых (от профессора-юриста Елены Лукьяновой до публицистов Глеба Павловского и Олега Кашина) включились в дискуссию.
Спровоцированная дискуссия – отличный итог интервью, но участие в дискуссии не есть работа интервьюера.
Однако я это правило нарушу.
Дело в том, что я читаю лекции по современным социальным теориям, объясняющим мировые трансформации. От теории цивилизационных волн Элвина Тоффлера до теории мемов Ричарда Докинза. И, честно говоря, я брал интервью у Шульман, чтобы подготовиться к очередной лекции: как раз о теории гибридных режимов, обратить внимание на которые мне посоветовал года два назад Сергей Гуриев, ведший исследовательскую работу в парижской школе Science Po. Так что свои пять копеек в общую копилку я имею право кинуть.
Первое замечание – техническое, касающееся тона спора.Все люди допускают неточности, - и я, и вы. Историк и публицист N., любимец (заслуженно) петербургской публики, однажды принес мне статью, где Григория Распутина утопили в проруби в августе 1918-го. Ну, он такой импрессионист мысли, перемахнул через детали. Ошибку исправили, и статью напечатали, потому что по сути претензий не было. Я сам всегда благодарен, когда мне указывают на ошибки, - уверен, что Шульман тоже. Мы благодарны, что на нас работает бесплатно армия корректоров и редакторов. Но проблема в том, что сегодня в России на ошибки почти всегда указывают издевательски, пытаясь унизить, оскорбить, задеть. То же было и с техническими ошибками Шульман (а они, похоже, были). Я сам долго прибегал к этому тону («какой ты ученый, если элементарного не знаешь! Учи матчасть!»), пока не прочитал подробное описание знаменитого Стэнфордского эксперимента Филиппа Зимбардо («тюремщики и заключенные»). Меня поразило то, что «заключенные» в своем кругу не защищали и не помогали друг другу, а унижали и оскорбляли точно так же, как их оскорбляли охранники. Так вот: если мы в одной лодке (которой многое мешает плыть), не надо бить друг друга веслами по голове. Потом будет стыдно.
Второе замечание – академическое. Нельзя утверждать, что теория гибридных режимов «чушь» на том основании, что есть и другие разумные теории. Понятие единственной истины исчезло в эпоху, когда стало ясно, что свет – это и волна, и поток квантов. То есть когда стало ясно, что одно и то же явление можно описать по-разному в рамках нескольких подходов, срезов, фильтров, - и каждый может быть верен. Историю мира за последние 150 лет, например, можно описать как смену представлений о легитимности власти. Тогда окажется, что крах фашистских режимов объясним переходом от «героического» типа легитимации («Сталин – гений!») к процедурному («Путин не гений, но он победил на выборах»). А можно описать как историю нефтедобычи: почитайте «Добычу» Дэниела Ергина. В рамках этой концепции окажется, что Гитлер был обречен проиграть войну по экономическим причинам: ведь своей нефти в Рейхе не было, и топливо производили из угля, дико дорогим методом гидрогенизации. А можно – как историю смены аграрной и индустриальных волн, и тогда выяснится, что Сталин и Гитлер двигали свои страны вперед, по направлению волны. В отличие от Мао, который воздвиг плотину и заморозил Китай в статусе отсталой сельской державой. И кричать тут, что Сталин, Гитлер и Мао были кровавыми убийцами, бессмысленно, хотя они действительно были убийцами, но это уже другой срез. И, по-моему, множественность срезов не замутняет, а проясняет картину мира.
Третий важны момент – методологический. А впрочем, идеологический тоже. Меня искренне потрясает, что Шульман ставят в вину то, что теория гибридных режимов играет-де на руку власти. Ученого ни при каких обстоятельствах не должно занимать, играет его теория на руку власти или не играет. Его должно занимать, противоречива или непротиворечива его теория по сути, обладает объясняющей силой и предсказательной силой или не обладает, соответствует принципу фальсифицируемости, т.е. проверки на истинность, или не соответствует. Мне, например, ужасно не нравится то, что происходит последние 16 лет в России. Но я вижу, что ситуация сильно отличается от брежневской, не говоря уж про сталинскую. Несмотря на резкое уменьшение свободы слова, я, например, могу этот текст публиковать, а вы – читать безо всяких административных последствий. Теория автократий это исключает, а вот в рамках гибридных режимов это не без изящества объяснимо. Как объяснимо и многое другое. Например, почему те люди, которые при Брежневе яростно душили церковь, сегодня бьют лбами в церковные полы до трещин. Причем уже не во лбах, а в полах.
Четвертый момент относится к моим личным наблюдениям, - однако существенным. Я вижу, что и яростным критикам Путина, и яростным критикам Шульман приятнее видеть Россию пусть страшной, пусть несносной (это верно: утечка мозгов возрастает), однако исключительной и уникальной страной, с особым путем. Мысль о том, что Россия не более уникальна, чем Казахстан, Руанда или Турция (а теория гибридных режимов эти страны объединяет) – им непереносима. Патриоту утверждение, что Россия и Путин суть главное мировое зло, слышать все равно приятнее, чем утверждение, что Россия по своему политическому устройству – родная сестра Азербайджана или Туниса. Но куда рациональнее смотреть на себя как на часть мира – тогда понятнее внутренние процессы. Если, конечно, мы хотим понимать, куда плывем и как скоро растаем. Так вот – мы не единственная льдина и в ледостав, и в ледоход.
И последнее. Все, кто несогласен с изложением теории гибридных режимов, спорят исключительно с Шульман, как будто она была ее автором, хотя она всего лишь исследователь, пусть и самый заметный сегодня в России. То есть спорят именно с Шульман, а не с концепцией, и спорят гневно и до хрипоты. Объяснение этому самое простое. У нас мало специалистов по гибридным режимам (Сергей Гуриев и Владимир Гельман, например, давно за границей), на русском языке про гибридные режимы нет ни одной книги (Гельман пишет книги на английском, его русская страница в ЖЖ grey_dolphin перестала обновляться). Поэтому теория гибридных режимов не известна ни в изложении Стивена Левицки и Люкана Вэя, ни Беатрис Магалони, ни Джениффер Ганди, ни Ивана Крастева и Стивена Холмса, ни Дэвида Трейзмана.
Их книги не запрещены и легко доступны, abstracts (главные тезисы) из них абсолютно бесплатны, но у нас, к сожалению, языками мало кто владеет. Но в этом режим обвинять сложно, - только себя.
Ну, а теперь можете объяснять, в чем и почему я неправ.